Галт
Когда произносят слово «Вырица», я сразу переношусь
в раннее детство. В Вырице я, можно сказать, родилась. Моя семья
переехала из Ленинграда в Вырицу в августе 1938 года, когда
мне было всего несколько месяцев.
Там, на Футбольной улице, уже жила моя тётя Спиридонова Ксения
Ильинична. Сама она поселилась в Вырице незадолго перед этим,
когда вернувшись из Харбина с мужем и сыном, не смогла получить
прописку в Ленинграде. В результате им пришлось построить дом
в Вырице. Вскоре муж умер, а сына арестовали и осудили по злополучной
58-й статье на 10 лет без права переписки (тогда еще никто не
знал, что такая формулировка означает расстрел). Тетя осталась
одна, без работы, без средств, с клеймом «мать врага народа».
Она очень страдала – каждую ночь выбегала на крыльцо – ей казалось,
что вернулся её Ваня. Но дни шли за днями, а Ваня так и не вернулся.
Даже верный кот «Сынок», который встречал Ваню каждый вечер
на платформе, перестал его ждать.
Вот тогда-то наша семья и переехала к тёте, в её недавно построенный
и вдруг опустевший дом. Брат мой Дима стал учиться в вырицкой
школе, а сестра Нина ездила в Ленинград, в техникум. Папа и
мама устроились на работу в артель инвалидов. Со мной оставалась
тётя Ксения, я её отвлекала от мрачных мыслей.
Первые мои воспоминания – ещё довоенные. Помню, что вокруг нашего
дома был нетронутый лес. Можно было собирать чернику, попадались
грибы. Никаких заборов не было. Помню, что одну из комнат тётя
сдавала дачникам. Я до сих пор помню запах дыма паровозов, стук
колес, звук удаляющегося поезда. Особенно это было приятно слышать
сквозь дрёму по утрам. Я помню, как меня возили в город к маминой
сестре – тёте Стеше. Как в вагон входили румяные (так мне казалось
тогда) тёти с корзинками, в которых лежали булочки, пирожки.
И мне всегда что-нибудь покупали.
Часто мы ходили пешком в Михайловку к Элеоноре Петровне Большаковой,
она жила у самой железной дороги. Она переехала в Михайловку
в 1938 году, когда её, как и моих родителей, выселили из ведомственного
дома, принадлежащего банку на Фонтанке 72.
Помню, как зимой Дима принес из лесу ёлку, мы её наряжали. Дима
катал по полу снежки, они таяли. Я смеялась, а потом нас с ним
ругали за лужи на полу.
Помню, как мама возила меня на санках за речку к Бумагину мосту
к своей подруге т. Лёле «чухонке». У неё была чудесная фарфоровая
кукла, которую мне разрешалось только потрогать. Т. Лёля смешно
называла меня «Каля» и угощала печеньем и карамельками.
А потом наступила война.
Мне было 3,5 года. Но я отчетливо помню бомбёжку летом 1941
года (точной даты, к сожалению, не знаю). В этот день у нас
была большая стирка. Уже развесили по веревкам белье. Приближалось
время обеда. Тётя послала меня за сестрой. Та ушла на улицу
Тургенева к Быковой Ксении Ефимовне и, видимо, там заболталась.
Дорогу через лесок к дому Быковых я хорошо знала. И уже было
пошла. Помню только гул с неба, летящие вверх комья земли, страшный
толчок и полную темноту. Меня засыпало землей – недалеко упала
бомба. Кто меня откопал – не помню. Только помню, как меня мыли,
обнимали… Хуже обстояло дело с тётей Ксенией. Она в испуге бросилась
прятаться за поленницу дров. Спрятала голову, а ранило её осколками
в ступни обеих ног. По рассказам сестры в этот же день тётю
отправили в Ленинград вместе с остальными ранеными. Пострадали
и вырицкие конюшни. Где они находились - я не знаю, но все взрослые
говорили, что горят конюшни, есть раненые лошади. Помню, как
мы зачем-то ходили поздним вечером или даже ночью (небо было
усыпано звездами и было прохладно) в Мины. Меня нес Дима на
спине. Туда и обратно.
Я была поздним ребенком в семье. Разница в возрасте с сестрой
– 15 лет, с братом – 13. Родителям в то время было 53 года отцу
и 42 года маме. Брат был несовершеннолетним, а отца в армию
не взяли из-за возраста и по болезни. У него была эмфизема легких.
Так мы все (кроме сестры, которая осталась у т. Стеши в Ленинграде,
где и пережила блокаду) остались в Вырице.
Пришли немцы. Говорят, что вслед за немцами появились румыны
и даже испанцы. Но для нас тогда все они были немцами. Они заняли
для постоя «Кукушкину дачу», которая располагалась неподалеку
- по другую сторону Футбольной улицы. Прямо напротив нашего
дома была их кухня. В первый же день немцы забрали у нас всё,
что выдали родителям в качестве пайка на работе. Чтобы как-то
прожить, отец и Дима работали у них по хозяйству – вставляли
стекла в рамы, пилили дрова. Дима хорошо знал немецкий. Однажды
он пришел домой с окровавленным лицом. Немцы застали его под
окном, подслушивающим их разговоры.
Помню, как по улице водили пленных. Помню, что кот «Сынок» с
приходом немцев почти не выходил на улицу и очень любил сидеть
в духовке. Но однажды вышел и пропал. Есть было нечего. Настала
зима.
Иногда, взяв санки, папа отправлялся в ближайшие деревни, чтобы
обменять вещи на продукты. В темноте мы ждали его прихода. Однажды
его очень долго не было, мама послала за ним Диму. Дима нашел
его замерзающим недалеко от дома. На семейном совете решили
перебираться в Псковскую область, на мамину родину. Договорились
с одной семьёй, достали лошадь, погрузили на сани вещи, а на
самый верх – меня, закутанную в платки. И поехали. На углу Футбольной
улицы и Сиверского шоссе встретилась виселица с занесенными
снегом трупами. Видела такое впервые и запомнила на всю жизнь.
Поехали мы вдоль железной дороги, но уехали недалеко. На мостике
через ручей воз накренился и я полетела вниз, а за мной сундук,
на котором я сидела. Все шли впереди и не видели происшедшего.
Мой крик был заглушен многочисленными одёжками и платками. Но
судьба опять была на моей стороне. Папа оглянулся и не увидел
меня на возу. Я помню, как лежала на льду рядом с каким-то уже
закоченевшим стариком с седой, поднятой кверху бородой. Сбежал
ко мне папа, схватил меня на руки, прижал к себе.
Повернули воз назад, вернулись…
Через несколько дней снова собрались в путь – уже одни, погрузив
вещи на санки. В основном это были вещи, привезенные тётей Ксенией
из Китая, но папа зачем-то прихватил и громоздкие настенные
часы фирмы Павел Буре.
Как ни удивительно, но мы добрались-таки до маминой деревни
в Псковской области. Но не задержались там надолго – вскоре
немцы вывезли значительную часть местного населения (и нас заодно)
в Германию. Но это уже не вырицкая история, не вырицкие воспоминания.
Вернулись мы в Ленинград только в ноябре 1945 г. Вернулись с
нами и часы фирмы Павел Буре. Они в целости и сохранности прошли
с нами очень долгий и трудный путь из Вырицы до Германии и обратно,
а вот мама осталась лежать в могиле на территории Восточной
Пруссии.
По приезде в Ленинград нам предложили в 24 часа отправиться
в Архангельскую область. Не буду останавливаться на всех перипетиях,
которые мы испытали, чтобы остаться у тёти Стеши. Но каким-то
чудом остались. Хотя ещё долго папа не мог прописаться, а тем
более найти работу.
Как выяснилось, тётя Ксения всю войну пролежала в ленинградской
больнице, а к моменту нашего возвращения её перевели в «дом
хроников» (у Смольного), как одиночку, у которой нет родных.
Отец хотел перевезти её в Вырицу, но тётин дом оказался занят
чужими людьми. Выяснилось, что невестка (Ванина жена), которая
оставалась в Вырице, продала его. Началась тяжба. Наконец, тётя
вселилась в маленькую неотапливаемую комнатку. Остальной дом
оставался занятым, пока незаконные владельцы не переехали в
свой собственный дом, построенный на улице Тургенева.
Отец привез меня в Вырицу летом 1947 года после окончания 1-го
класса. Запомнился убогий тётин быт того времени – узкая железная
кровать, самодельный стол, 2 стула, стены, оклеенные газетами.
Вокруг дома, как и до войны, стоял лес с кустиками черники и
брусники. Добавились только воронки, уже успевшие зарасти травой
и мхом. Ближайшая соседка – родная сестра тетиной невестки Мария
жила в приземистом домишке метрах в 50-ти к Сиверскому шоссе.
В Кукушкиной даче появились новые постояльцы – маленькие дети.
Это какое-то ленинградское предприятие вывезло на лето в Вырицу
свой детский сад.
Меня всегда завораживала эта дача. Красивый 3-этажный дом, с
зеркальными стеклами в рамах без оконных переплетов, изящная
резьба наличников, высокое крыльцо. Представлялись кареты у
дома, модно одетые дамы и господа, мерцающий свет свечей в канделябрах,
веселый смех и музыка – почему-то непременно Штрауса. Больно
смотреть сейчас на пепелище дачи, заброшенную территорию с разрушающимися
постройками советского периода.
Постепенно жизнь налаживалась. Вначале отец привозил меня только
на выходные – тётя едва сводила концы с концами, ни пенсии,
ни каких-то других доходов у неё не было, только то немногое,
что мы ей привозили. Но на второе лето (1948 г.) я уже приехала
на все каникулы. Я много читала, тем летом моей любимой была
книга о Миклухе-Маклае. И вот, бродя по лесочку вокруг дома,
я представляла себя этим знаменитым путешественником, встречалась
с жителями Новой Гвинеи, строила туземные жилища.
В Вырице тогда отдыхали многие мои одноклассницы. Особенно я
сдружилась с Ирочкой Карповой. Её семья снимала дачу на углу
Сиверского шоссе и Сквозной улицы. Ирина мама просила моего
отца присылать меня к ним обедать. Я, конечно, упиралась, но
в определенное время за мной приходила Ира и почти насильно
уводила к себе. До сих пор вспоминаю их дружную семью: дедушку-профессора,
очень милую седую бабушку, Ирину маму и, конечно, ту кареглазую,
с толстой золотистой косой Ирочку, которая так заботилась обо
мне. Время было тяжелое для всех, но добрых людей было много.
Мало-помалу на нашей Футбольной стали появляться новые дома.
Наш, вначале неогороженный, участок стал сокращаться со всех
сторон. У нас появились новые соседи. Тётя пустила к себе жить
«тётю» Женю с двумя дочками – Любочкой и Галей. Тётя Женя работала
ночным сторожем – охраняла пивной ларек у Бумагина моста. Вечером
обычно прямо на мосту устраивались танцы.
Тётя Женя была очень верующим человеком. Именно она впервые
привела меня в церковь Петра и Павла, научила молиться, дала
читать «Жития Святых». Помню, как меня поразило убранство церкви,
церковная служба. Подолгу я смотрела на большую икону с изображением
идущей по льдинам Божьей Матери с младенцем, закутанным в лёгкий
плащ. Позднее со старшей маминой сестрой – тётей Дуней - я пришла
в церковь Казанской Божьей Матери. Здесь, отстояв службу, я
впервые исповедовалась.
Послевоенные времена запомнились надолго ещё и тем, что мы,
по сути дети малые, наравне со взрослыми старались как-то обеспечить
очень скудную материальную жизнь. Как могли. Напротив нас, за
железной дорогой был склад, не склад, дров. Они были навалены
огромными кучами. И вот мы с Любой, прихватив огромные бельевые
корзины, перелезали под составами и, хоронясь за вагонами, наполняли
нашу тару «дровами». Часто нас заставали за этим занятием и
мы, теряя дрова, тем же путем (под вагонами) убегали домой.
Думается, что сторожа не очень-то и хотели нас поймать.
Иногда нас будили в 6 утра. Мы шли в железнодорожный магазин
занимать очередь за хлебом. По сию пору с содроганием вспоминаю
эти очереди. Ходили и в магазин на Моховой, где продавались
изумительные кофейные «подушечки». Их вкус и сейчас помню. И,
конечно, запомнился рынок. Тогда он находился на нашей стороне.
Деревянные прилавки, серые от дождя и снега доски. В центре
рынка были и крытые прилавки. Мы с подругами ходили в Михайловку
за полигон за голубикой. Тётя Ксения продавала ее на рынке.
Я таким образом зарабатывала себе на мороженое. Его продавали
тут же, около рынка. Из железной трубочки с круглой вафельной
крышечкой выдавливалась крохотная порция мороженого и сверху
накрывалась такой же крышечкой. На вафельках были выдавлены
имена: Вера, Галя и т.п.
По воскресеньям мы гуляли обычно на футбольном поле. Играли
футбольные команды Вырицы и Антропшина. Местные красавицы и
их кавалеры выходили «в свет». Мы же, мелкие, с интересом наблюдали
за ними, собравшись у двух камней, лежащих на краю поля. Зачем-то
понадобилось построить здесь (неужели не было больше места?)
уродливое здание детского сада. И непонятно сейчас - почему
улица нашего детства называется Футбольной. Да и много других
домов появилось вокруг. За нашим домом даже возникла новая улица
– Маяковского. Участки сокращались, и теперь Вырица напоминает
местами типичное садоводство. За переездом построили пятиэтажки.
И от милой сердцу Вырицы мало что осталось.
Но вернемся к прежним годам. Главными нашими развлечениями были
лапта и домашний театр. В лапту играли двумя командами. Часто
к нам присоединялись взрослые дачники. Игровым полем была всё
та же Футбольная улица. Иногда мяч забивали аж до Сиверского
шоссе, но чаще он залетал на территорию Кукушкиной дачи, куда
и приходилось лазать через забор.
А еще мы любили устраивать концерты и представления. Тогда прошел
по киноэкранам фильм «Золушка» и мы разыгрывали его своими девчачьими
силами (из мальчиков охотников что-то не было). Я была и королем,
и мачехой. Руфина – золушкой, Люся Чуткова – принцем и т.д.
Надя Грибовская танцевала гопак. За домом на поляне собирались
взрослые и смотрели с удовольствием наши «спектакли». Наш пример
оказался заразительным – такой же театр появился на улице Тургенева.
И мы уже ходили к ним.
По вечерам мы собирались на «бревнышках» у недавно построенного
по соседству дома, в котором поселилась семья Руфины Альсинг.
Я рассказывала подругам очередную главу «Графа Монте-Кристо».
Это было сродни просмотру сериала.
Почетное место занимало в нашей жизни и кино. Клуб находился
на Сквозной улице. И опять очереди – теперь за билетами. На
углу Футбольной и улицы Льва Толстого обычно вывешивалась афиша.
В этом доме жил (как нам говорили) художник. Дом запомнился
мне своей добротностью, кажется, он был выкрашен в зеленый цвет.
Старожилами на нашей улице были Рябовы и Масюковы. Дом Масюковых
утопал в сирени. Тетя Катя Масюкова пасла коз. У неё была большая
семья.
Самым большим домом был дом Рябовых. Позднее они сдавали его
детскому саду. Детишки гуляли на Футбольном поле.
Прошли долгие годы. Вырица очень изменилась. Многие старые дома
неузнаваемо обновились. Другие – снесены, а на их месте возведены
новые «хоромы». Редкие островки прежней Вырицы тревожат сердце
воспоминаниями…
Крылова Мария (Мара), 2001 - 2011 г. 
