«Храмы стояли в запустении, никто не интересовался
историей страны».
С шуршанием кожаных сандалий по морской гальке,
у кого из писателей не возникало мысли, сгустив палитру образов
древности, — рассказать юному читателю что-нибудь нереально-сладостное
и нравоучительное.
Послевоенное поколение советских романтиков сумело опубликовать
ряд симпатичных исторических романов на любой вкус: с экскурсом
в Древний Мир, Киевскую Русь и даже Египет эпохи фараонов. Между
строк ощущалось литературное освобождение от пут сталинизма:
редакции не привечали пафос Костылева, Шишкова. Напротив, «Лже-Нерон»
— Фейхтвангера, «Гиппократ» — Пенфилда и др. сочинения коммунистически
настроенных иностранцев привнесли на советское литературное
жнивье семена эпикурейской раскованности. В числе отважившихся,
в духе Александра Грина, идти по западному пути, — был Иван
Антипович Ефремов.
Его исторические произведения легко объединяются в трилогию.
Во второй египетской повести «На краю Ойкумены», — отданный
в рабство за кощунственные кражи в царских гробницах раб-египтянин
Яхмос рассказал Пандиону, как в храме Тота, он прочитал о путешествии
казначея Баурджеда; литературным ключом к продолжению трилогии
стала и выдуманная писателем гемма из берилла. В первой главе
«Ойкумены» она образно включена в витрину зала Эрмитажа, где
всегда находилась приобретенная у французской императрицы Жозефины
камея с изображением царственной пары Птолемея Филадельфа с
супругой. Сына того самого Птолемея, матерью которого могла
быть и маркитантка Таис, хотя такой супруги у Птолемея в источниках
нет.
Некоторые дореволюционные каталоги ставили вопрос: не bas-relief
ли это самого Александра с матерью Олимпиадой? Значит воображение
писателя давно подсказывало путь к продолжению египетского цикла
и появление в его судьбе женщины по имени Таисия усилило его
пылкую работоспособность.
То что роман «Таис Афинская» эпиграфом посвящен второй жене,
— подтверждает идею, и для краткости рассуждений позволяет рассмотреть
возможные литературные истоки предшественников.
Египетские повести Ефремова были напечатаны в регентство Хрущева.
В связи с помощью СССР в национализации Суэцкого канала и победы
молодой Египетской республики против английского управления
(1953 —1956), вышло множество интереснейших книг на тему Древнего
Египта, по искусству, истории и поэзии. Мемуары археолога Говарда
Картера, повести для детей в духе: «Дочь Эхнатона»; «Ваятель
фараона» — немецкой писательницы Элизабет Херинг и соответственно
времени, египетский цикл Ефремова.
В русле антирелигиозной политики Хрущева, в те годы наибольшее
внимание поглощал дерзнувший бросить вызов жрецам святотатец
Эхнатон, но его советская популярность не коснулась интересов
Ефремова. Книги о фараоне-атеисте повествовали об интересной,
но внутренней жизни долины Нила. Ефремову путешественнику —
по Средней Азии, где пески пустыни сродни Нижнему Египту, по
впечатлениям своей жизни рисовались в воображении острова Греции,
Египта, Африки что он сумел раскрыть в своих произведениях.
Временные рамки «трилогии» были выведены автором с добросовестностью
историка, что конечно отличает Ефремова от нравоучительных романов
Даниила Лукича Мордовцева («Роман Мумии», «Замурованная царица»,
«Роман Александра Великого») и здесь важна оговорка. Ефремов
не был археологом египетской школы, как писатель-любитель XIX
века — немец Эберс, но его опыт сказался в россыпях второстепенных
подробностей романтической фабулы.
В отличие от всех навещавших места действия литературных глашатаев
античности, русский ученый, увы не посещал Египет, черпая колорит
из личных путевых наблюдений, а подробности — из научной литературы.
Это было сделано безупречно, и Ефремова, как Пушкина-историка
трудно подловить.
Время описанное в «Путешествии Баурджеда», «Ойкумене» и «Таис
Афинской»: — это Древнее, Новое царство и поход Александра Македонского.
По настроению и копированию «археологии» эти произведения могут
быть сопоставимы с романами Болеслава Пруса «Фараон» и Яна «Огни
на курганах». С Яном роднит приукрашенность героических людей
востока; с Прусом, в том, что для показа великодушия фараона
польский классик взял не существующую в истории фигуру Рамзеса
XII (XX династии), а Ефремов — малоизвестного фараона Джедефру
(IV династии).
Обладающие всеми нужными качествами и опытом для реконструкции
прошлого Прус и Ефремов специально не обратили внимание на более
сильных властелинов: Хеопса (IV династии) или Рамзеса II — «Великого»,
потому что хотели показать Древний Египет мерками царской Польши
или Советской России. Обмолвимся, в романе «Фараон» Прус возлагал
надежду на благополучное царствование молодого Николая II.
Переведенный на русский язык великолепный роман польского писателя
был издан только один раз в Харькове в 1908 году и экземпляра
этой редкой книги нет даже в Публичке. Читал ли ее Иван Ефремов,
если его «Путешествие Баурджеда» вышло в 1953 году, а новые
переводы «Фараона» в 1955 и 1963 гг.
В опубликованном в 1893 г. в СПб историческом романе «Арахнея»
Георга Эберса, действие происходит при Птелемее II и мы выделяем
его из десятка других известных до революции романов («Под небом
Эллады», «Харикл») переведенных на русский язык, лишь потому
что в «Арахнее» описывается изготовление вышеуказанной александрийской
геммы. И все же, более логично предположить, что Ефремов, знал
древнегреческий авантюрный роман Гелиодора «Эфиопика» — второй
раз за 150 лет напечатанный в 1932 г.
В «Эфиопике» с первой главы начинаются многократные похищения
симпатичных молодых людей в рабство. К тому же, разбойники,
укравшие Пандиона, как и у Гелиодора, или у Яна — все сплошь
финикийцы. В «Ксантипе» — греческого автора Ахилла Таттия, воровские
приключения в африканской Ливийской земле представлены со всеми
искушениями Афродиты, в традициях «Золотого осла»; Ефремов же
со всем его эротическим пылом не мог нарушать правил современной
литературы.
В страну лотоса в фантазиях заносило и разрушителя городов Одиссея,
— следовательно любые романы от эллинизма до викторианской эпохи
о Древнем Египте не добавляли Ефремову вдохновенья, хотя и Пушкин
явно позаимствовал у Гелиодора сюжет: когда вожак разбойников
из добросердечности доставил пленную красавицу ее жениху без
изъяна и выкупа...
Интерес к державе пирамид с детства могли
заронить описания путешествий в Египет часто выходившие в начале
века: «Семь дней в Египте» — царскосела Сергея Фонвизина; «По
белу свету» — высокочтимого Ефремовым дореволюционного путешественника
доктора А.В. Елисеева; «Египет» — Андриевского и бесконечные
переводные издания француза Масперо.
«Еще с детских лет я любил Африку. Детские впечатления от книг
о путешествиях сменились в юности более зрелой мечтой о малоизвестном
Черном материке, полном загадок. Позднее, как географ и археолог
я видел в Африке колыбель человечества» — вспоминал ученый.
Следует заметить, что знаменитый издатель дореволюционной «Библиотеки
приключений на суше и на море» (не менее чем в 500 томах) —
царскосел Петр Петрович Сойкин был лично знаком лесопромышленнику
Антипу Харитоновичу Ефремову, а внебрачный сын Сойкина получал
уже от Ефремова-писателя письма, ныне хранящиеся в рукописном
фонде Публички.
На книжных полках московской библиотеки фантаста до сих пор
сосредоточено около десятка редких книг по истории и искусству
Египта, в том числе фолианты Матье, Тураева, Струве. На этих
серьезных знаниях, писатель сконцентрировал свой привлекательный
вымысел, где действующие лица напоминают кинозвезд костюмированных
сериалов.
Трудно поверить, что обращенный в рабство грек Пандион мог в
течение полугода поработать в храме Хатшепсут, побывать на развалинах
столицы Эхнатона и в самом дворце владыки двух миров! Неправдоподобен
и политический кругозор друзей Пандиона. Передаваемые рабами
перед сном подробности огромного исторического значения укрепляют
интерес массового читателя. Здесь, в меньшей толике, но как
и польского писателя Пруса, в ефремовской трилогии прослеживается
параллель с эпохой создания египетских романов. Так устами героев,
Иван Антипович сетует, что «искусство в предметах простых людей
было свободно от уз придворных требований» ( Ойкумена изд. Библиотеки
Приключений. Стр. 195).
Далее: «Жрецы, являвшиеся хранителями древних тайн и великими
учеными, давно ими не были. Наука выродилась в религиозную обрядность
и магические формулы, папирусы истлели в гробницах. Храмы стояли
в запустении, никто не интересовался историей страны. Осквернитель
усыпальниц номархов не знал, что таков неизбежный путь всякой
науки оторвавшейся от животворящих сил народа». (Ойкумена БП.
Стр. 218)
Африканский идеализм отвлекал Ефремова-философа от истинной
жизни в государстве плетей, мумий и фаюмского портрета. Его
герой, казначей Баурджед спорил с благосклонно относящемуся
к нему фараону. Пандион ругался с подарившим ему для утехи рабыню
— главным царским скульптором, но без подобных преувеличений
не было бы «Трех мушкетеров».
В рецензиях на «Ойкумену» в 1950-гг. говорилось, что древнеегипетское
государство не раз привлекало внимание писателей, но по забывчивости
никто из рецензентов не мог назвать хотя бы «Кольцо Исиды» —
В. Келлера и другие романы. Резонно, ведь русский литературный
вымысел не мог отрываться от корней усадьбы и питал себя душещипательной
мистикой, а не фантастикой больших городов. Когда читаешь в
романе Н. Соколова «Ариасвати» (1913 г.) про переносящийся в
древние миры аппарат «гипофиз», между строк так и слышатся голоса
дворовых девок.
Западная традиция, напротив, шла от алхимиков-сочинителей и
науки, где мода на историю из жизни Египта уступала Греции,
о чем, в связи с афинской гетерой обмолвимся особо.
В 1970 гг. витало заблуждение, что об Александре Македонском,
кроме «Огней на кургане» (Яна) и «Таис» не было написано романов.
Мы мало знали о салонной литературе XIX века; все что не совпало
с обличительными взглядами народников не переиздавалось весь
прошлый век. А в нем были неплохие «Александрии» Н.Д. Носкова,
Мордовцева; изящные переводы с иностранных языков. Если бы их
видели на прилавках в советское время, Ефремов вполне возможно
мог отказаться от формы замысла, но не от Малой Азии и Африки,
куда его так и влекло: «сделать вклад в воспитание молодежи».
На этих размышлениях вырастает политическое значение ефремовской
«Таис». В такт с эпическими американскими фильмами: она сулила
огромный интерес читателей.
Роман позволял Ефремову раскрыться, как стилисту в духе эпохи
Возрождения, которая при всей тирании правящей верхушки у нас
образно расцвела в послевоенные годы.
Замысел «Таис Афинской» сложился к 1960-м гг. Второй брак и
перемена в личной жизни автора позволила закончить рукопись
в приподнятом эротическом настроении. Кабы не традиции «Тихого
Дона», цензура не пропустила бы в «Таис» такие фразы писателя:
« я отдалась ему на трижды вспаханном поле» и пр.
Мне неизвестно насколько Ефремов знал стилизации под греческий
эротический роман: «Дафнис и Хлою», «Юлиана Отступника» — Мережковского;
«Крылоносного Икара» —Тана; «Алтарь Победы» — Брюсова, «Афродиту»
— Пьера Луи или «Атлантиду» — Андре Лори. Движение за возвращение
дохристианской религии шедшее от Гете, Шиллера, Гейне, Мицкевича,
Пушкина, Островского, Стасова возымело сильнейшее притяжение
в чертах русского символизма. Уже не просто грот наяд и храмы
Аполлона мнились побратимам возвращения запрещенной христианством
красоты, спорта, медицины и науки. Реконструкция вакхических
и героических мистерий впрямую тогда намекала на реставрацию
греческих и даже славянских культов. Нежно-литературному отношению
к ним символистов-отступников, созвучна и философская влюбленность
Ефремова.
Здесь вторгаясь в стародавний вырицкий спор, между людьми побежавшими
из райкома комсомола в церковь и теми кто всегда понемножку
ходили, и в церковь, и в музей но никогда не верили в государственную
религию хочется сказать, что Ефремов в силу неприкаянности своего
внебрачного происхождения не мог быть приверженцем православия.
Он, к сожалению для Вырицы, остался не человеком дачной эпохи,
а юношей из Ленинграда откуда он любым способом уезжал на поиски
месторождений и динозавров. Оскар Уайльд примерно так сказал
однажды о Стивенсоне, что если бы Роберт Льюис изначально поселился
в Полинезии, он не создал бы «Остров сокровищ»...
На уровне тайной религии Ефремов часто обращался
к античному гуманизму, благо это не противоречило марксизму.
Этим отличались и многие названия его произведений: «Туманность
Андромеды», «Эллинский секрет» и наконец «Таис Афинская», как
сейчас бы сказали секс символ чтения для спальных районов.
Мне посчастливилось расспросить какими источниками пользовался
Ефремов при написании «Таис». Писателю с подобным научным опытом
иногда достаточно нескольких книг: Плутарха, Ариана.
В качестве неожиданной литературы Иван Антипович делал выписки
из двухтомной «Истории лошади» — князя Урусова. По рассказам
Таисии Иосифовны, когда в Ленинке ему выдали книги Урусова с
экслибрисами Николая II, что-то всколыхнуло детские воспоминания
писателя и он в шутку сказал: «Давай отклеим один»!
В личной библиотеке Ефремова научные издания о Египте 1910 —1950
гг. занимают целую полку. По воспоминаниям вдовы, они приобретались
в известном магазине «Букинист» на Литейном.
Вслед за отцом, Ефремов уже больше не собирал «Библиотеку приключений»
Петра Петровича Сойкина, но как член редколлегии «Библиотеки
Приключений» 1955 г. повлиял на ее стилизованное возрождение.
За исключением ряда старинных книг, необходимых для творчества,
ученый не привечал прошлого. Вероятно он относился к нему, как
утратившей свое значение ветоши.
Но в отличие от поспевшей к оттепели « Туманности Андромеды»,
исторические повести Ефремова и его друга Вячеслава Иванова
(«Русь Изначальная») могут иметь откровения для читателей при
любом политическом строе России.
апрель 2007 г.
Автор: Андрей Барановский
Крылова Мария (Мара), 2001 - 2011 г. 
