Выра, Рождествено, Батово, Даймище...
Красивые места. Старинные... Не одно тысячелетие, должно быть,
несёт свои холодные быстрые струи река Оредеж – то ласковая, задумчивая,
как лесное озерцо, то вдруг закипающая сердитой пеной на гранитных
перекатах. Многие века, верно, окаймляют бронзовые корабельные
боры и берёзовые рощи каменистые на взгорьях и болотистые в низинах
обширные поля. Лежат по обочинам дорог, по лесным опушкам да пригоркам
одетые мхом седые валуны напоминанием о прошедшем здесь в незапамятные
времена сокрушительном леднике.
А вслед за отступающим ледником пришли сюда люди. По рекам и озёрам
– проводникам по дикой и полной опасностей стране – в поисках
новых угодий поднимались всё дальше и дальше на север безымянные
племена каменного века, оставившие следы своих стоянок на Луге,
обронившие топор из лосиного рога на берегу Суйды, кремнёвые наконечники
стрел близ Красного Села...
В то время как степи Великой Русской равнины были полны движения
и жизни, её север, покрытый дремучими лесами, болотами и редко
населённый племенами охотников и рыболовов, многие века пребывал
в “сумерках истории”. Лишь в X веке Ижорского плато1, где обитало
прибалтийско-финское племя водь, достигают первые славянские колонисты:
в 947 году княгиня Ольга, по образному выражению М.В. Ломоносова,
“по Мсте и Луге, где беспорядочные чудские жители худым домостроительством
бедную жизнь препровождали, поселила славянских переведенцев,
построив погосты”. Земледельцы и воины, новгородские словене и
псковские кривичи расчистили здесь лес, распахали поля, срубили
деревни, проложили дороги. Плодородные земли Ижорского плато,
откуда стекают прозрачные воды Оредежа, были плотно заселены и
освоены лишь в первые века русской истории.
Чем же жило население древних административно-территориальных
образований “великой республики средневековья” – погостов2 Новгородской
Руси? Ещё в конце прошлого столетия врач и археолог Л.К. Ивановский
раскопал несколько древних могильников у Выры, Рождествена и других
приоредежских сёл и деревень. Век спустя вновь застучали топоры
археологов – на этот раз в даймищенских Сопках. Нет, не золотое
седло, не золотую саблю шведского короля, по местной легенде,
хранящиеся в недрах оредежской земли, они искали. Учёные решили
заглянуть в глубь веков, чтобы летописные документы истории края
пополнить вещественными.
Курганные могильники, что есть едва ли не у каждой здешней деревни,
оказались полуязыческими кладбищами XI - начала XV веков, принадлежавшими
одной либо нескольким сельским общинам: уж и кресты были на шеях,
а всё клали умерших по курганам с чудскими арбуями3…
Летят комья земли. Мужские костяки чередуются с женскими; вместо
топоров и ножей являются серпы и глиняные горшки, многочисленные
и разнообразные украшения. Полное трупосожжение уступает место
погребению в сидячем положении. Высокие курганы заменяются жальничными
клетками. Древнерусские украшения соседствуют с водским инвентарём
– тесно переплелись история и культура славян и прибалтийских
финнов. Да и название Оредеж, по сообщению гатчинского краеведа
А.Н. Лбовского, – водского корня4 и в переводе означает “голова
коня”. И, хотя современные учёные-топонимисты обходят этот “крепкий
орешек” стороной, культ коня был распространён и у славян, и у
финнов, и у балтов, а в местных курганах не раз встречались коньковые
украшения-привески.
Находки земледельческих орудий – серпов и кос – яркое свидетельство
развитого земледелия, которое вместе со скотоводством было основой
хозяйства оредежского крестьянина и в следующие века. Встречаемые
изредка западноевропейские и восточные монеты могут рассказать
о торговых связях древних новгородцев: ведь не за горами проходил
великий водный путь “из варяг в греки”. Ну а боевые топоры (в
могильнике у Даймища их находили в более высоких курганах – быть
может, топоры, которые были и основным орудием подсеки, клали
в могилы глав семей – патриархов, ведь вооружён был (в загробной
жизни далеко не каждый!), пики, мечи и копья напоминают нам о
грозных новгородских ополчениях, пеших “воях” Верхней Руси: “Кто
против Бога и Великого Новгорода?!”
Очень образную картину погребального обряда с исторической точностью
нарисовал наш земляк, известный философ, живописец и археолог
Н.К. Рерих5, упоминавший даймищенские курганы ещё в прошлом веке:
“...Словно бы синей становится небо. Ярче легли солнечные пятна.
Громче заливается вверху жаворонок. Привольное поле; зубчатой
стеной заслонил горизонт великан лес; встал он непроглядными крепями,
со зверьём – с медведями, рысями, сохатыми. Стонут по утрам широкие
заводья и мочажины от птичьего крика. Распластались по поднебесью
беркуты. Гомонят журавлиные станицы, плывут треугольники диких
гусей. Полноводные реки несут долблёные челны6. На крутых берегах,
защищённые валом и тыном, с насаженными по кольям черепами, раскинулись
городки. Дымятся редкие деревушки. На суходоле маячат курганы;
некоторые насыпи поросли уже зеленью, а есть и свежие, ровные,
со стараньем обделанные. К ним потянулась по полю вереница людей.
У мужчин зверовые шапки, рубахи, толстые шерстяные кафтаны, по
борту унизанные хитрым узором кольчужным... На ногах лапти, а
не то шкура, вроде поршней. Пояса медные, наборные; на поясе всё
хозяйство – гребешок, оселок, огниво и ножик. Нож не простой –
завозной работы; ручка медная, литая... А другой, ничего что мирное
время, и меч нацепил, выменянный от полунощных гостей7. На вороту
рубахи медная пряжка. Пола кафтана тоже на пряжке держится, на
левом плече; кто же побогаче, так и пуговицы пряжкой прихватит...
Женщины жалостно воют. Почтить умершего – разоделись они; много
чего на себя понавешали. На головах кокошники, венчики серебряные
с бляшками. Не то меховые, кожаные кики, каптури, с нашитыми по
бокам огромными височными кольцами; это не серьги, – таким обручем
и уши прорвёшь... На ожерельях бус хоть и немного числом, но сортов
их немало: медные глазчатые, сердоликовые, стеклянные бусы разных
цветов... Ещё есть красивые подвески для ожерелий – лунницы рогатые
и завозные крестики из Царьграда и от заката.
На груди и в поясу много всяких привесок и бляшек; вместо бляшек
видны и монеты: восточные или времён Канута Великого, епископа
Бруно... На руках по одному, по два разных браслета, и узкие,
и витые, и широкие с затейливым узором... Подолы рубах, а может
быть, и ворот обшиты позументиком или украшены вышивкой...
Опустили носилки. Выбрано ровное местечко,
убито, углажено... Посредине его посажен покойник; голова бессильно
ушла в плечи, руки сложены на ноги...
Загудела протяжная, тоскливая поминальная песня... В былых ногах
и головах ушедшего к предкам, ставшего чуром блаженным, кладутся
особо большие дикие камни, и приходятся они всегда на восход и
закат, ибо лицо умершего всегда обращалось в священную сторону,
откуда весело кажется миру вечный могучий ярило – красное солнышко,
от него идут блага тепла, а с ним плодородия.
Быстро растёт возвышение; насыпь сыплют не из разной, какой попало,
земли, с кореньями, с сорными травами, а из чистого песка или
плотного суглинка... Сложили насыпь, аршина в два вышиной. Довольно.
Пеплом ещё засыпали, принесли его с собой из дому; от родного
очага не отлучился бы чур-домовой. Сверху ещё землёй забросали,
выровняли правильный конус, поправили валуны в основании, чтобы
одинаково торчали. Заботливо обошли кругом, разок посмотрели.
Готово!
...Блестит заходящий месяц на рукояти меча, сверкает на бусах
и гривнах; мутными пятнами рисуются белые рубахи уходящих домой
поминальщиков. Не умрёт добрая слава покойного! Где же ей помереть?
Велик его род; вечно будет от времени до времени правиться тризна...
Реют, неслышно спускаются на остатки еды, на козлиные кости вещие
вуроны, и они справят тризну...”
Удивительно зримое описание. А вот ещё одна
зарисовка Рериха из тогдашней жизни:
“Видели вуроны и дубы старинные, развесистые; собираются под ними
окрестные люди вершить мирские дела; собираются и в праздники:
сидят старики на могучих корнях. Молодёжь ведёт хороводы... Под
Ивана Купалу ярко горит здесь купальский огонь, прыгают через
него парами; освящает огонь эти пары на вечный союз...
Ещё известны предания о провалившихся церквах, о землянках разбойников...
Как видно, и прозаическая Санкт-Петербургская губ. тоже занимается
своей стариной, не говоря уже о прекрасных памятниках екатерининского
и александровского времени...”
Да, действительно, и название Даймище можно попробовать истолковать
из водского tammi –“дуб”, и легенда о провалившейся Никольской
церкви, известной по писцовым книгам, знакома рождественским старожилам,
– этакий местный вариант “града Китежа”, а в окрестностях Сиверской
ещё не заросла “разбойничья тропа”, которую называют иногда “Иоанновой”.
Теперь уж не вспомнить, какому Ивану – III Великому или IV Грозному
– обязана она своим именем. А потому самое время нам продолжить
путешествие по средним векам.
...Год 1478-й. Замолк новгородский вечевой
колокол. Князь сделался воеводой Иоанна, поместья новгородских
вотчинников взяты в казну, либо розданы московским боярам...
Основным источником для изучения аграрной истории края “эпохи
московского царства” (конец XV-XVI вв.) служат писцовые книги
– результат переписей присоединённых Иваном III к Москве новгородских
владений. Единственным городом на Ижорской возвышенности длительное
время оставалось Копорье – военно-административный центр Водской
земли и Копорского присуда или уезда, вокруг которого объединялись
погосты. В писцовых книгах можно отыскать сведения о нескольких
десятках поселений Зарецкого, Грезнёвского, Суйдовского и Орлинского
погостов, существовавших в то время по Верхнему Оредежу: “В Грезнёвском
же погосте Великого Князя, – читаем в переписной оброчной книге
Д.В. Китаева и Н.С. Моклокова 1499-1500 гг., – волости и сёла
и деревни за детми за боярскими в поместье...”
Никольско-Грезнёвский погост располагался на берегу речки Грязной;
церковь “Велики Никола” стояла в конце старого рождественского
парка – там, где из скал красного песчаника струятся студёные
воды целебных родников. А в составе погоста, что раскинулся от
Лядов до Вырицы, от Поддубья до Ящеры, упоминаются деревня Грезно
на речке того же неприхотливого названия – нынешнее, в асфальте
и зелёных садах, Рождествено, деревни Батово, Дамища, Выра, Замостье,
Поддубье, Леда, многие другие, которых давно уж нет на карте и
“днём рождения” которых, по принятому у историков правилу – первому
известному упоминанию имени – можно считать год 1499-й.
Много интересного могут рассказать о жизни и быте наших предков
писцовые книги. Видно из тех книг, что сельское население жило
в многочисленных деревушках из одного-двух дворов; очень мало
было крупных селений – короче, натуральное хозяйство... Земля
отдавалась владельцами, среди которых встречаем московских служилых
людей – бояр и детей боярских, ямщиков, Чащинский монастырь, лично
великого князя Ивана, вольным арендаторам – крестьянам, которые
за право пользования ею обязываются различными платежами, а сверх
того платят помещику и “ключничью пошлину” – за то, что он ими
управляет.
Чем же богат был тогдашний грезенский крестьянин, чем мог отплатить
он боярину, монаху, великому князю за кормилицу-землю? На первом
месте здесь стоят по-прежнему продукты земледелия и животноводcтва:
“коврига”, “окорок мяса, ставец масла”. Помимо хлебных злаков
выращивался лён для выделки тканей, очень часто хмель, изредка
– конопля. Затем следуют продукты охоты (“4 белки”, “заец, 2 тетерева”)
и рыболовства (“кол8 на Оредежи, а ловят рыбу белую с весны до
Петрова дни, да и лососи”); наконец, находим в составе дохода
деньги – свидетельство развития торговли и ремёсел. Феодальная
рента отнимает пятую часть производимого крестьянином продукта
– она не разоряет его, но два неурожая подряд обрекают земледельца
на голод...
Собственную запашку феодала обрабатывали преимущественно холопы,
положение которых, в отличие от часто менявших хозяев крестьян,
мало чем отличалось от положения крепостных. Последние нередко
давали на себя “служилую кабалу”, по которой должник обязан был
отрабатывать “по вся дни” проценты долга своим трудом. “Кабала
на Мосейка на Онаньина сына да на его мать Соломанидку Офонасьеву
дочь да на его жену Марьицу Кондратьеву дочь да на его сёстр на
Татьяну да на Онтонидку в пятинадцати рублех, – читаем запись
1573 г. – Денги занял у Богдана да у Вондрея у Коситцких. Послуси
в кабале и у кабалы руки Грязенского погоста дьячка Васки Александрова...
лета 7081”.
Этот документ относится уже ко времени Ивана Грозного, а о нём
разговор особый...
Крылова Мария (Мара), 2001 - 2011 г. 
